Борис Климычев - Сибирский кавалер [сборник]
— Мерку снимай да иди гроб заказывай Мишке Косому, да пусть колоду хорошую, добрую выдолбит, дерево большо надо, мужчина помер вона какой! Так ты иди, значит, помоги там Мишке, он, небось, дешевле возьмет. Да иди воеводе скажи о делах наших. Постоялец-то человек казенный был… Ну а я соседок позову покойника обмывать…
И пошел Силантий выполнять, что она сказала, а сама она позвала соседок, тех самых, с которыми всегда в бане мылась.
И вот уж — церковь. Поп благолепный, с хорошей бородой и кудрями, привычно затянул:
— Со дусе праведных скончавшихся душе раб твоих, Спасе, упокой!..
Пришел в церковь и Афанасий Иванович Зубов, покрестился мелко. Теперь еще забота. Отписывать придется о смерти ссыльного. Молодой помер, сие огорчительно и попреки могут быть…
И вот уж кладбище, яма в кремнистой почве, и хор, из монахов состоящий, в зеленых фуфайках и штанах и шляпы черные, и поют не столько приятно, сколь заунывно:
— Житейское море, воздвизаемое зря, напастей бурею, к тихому твоему пристанищу притек…
Закидали могилку, временный крест установили, потом уж Мишка с Силантием большой вытешут, какой прилично ставить над могилой доброго христианина. И вот — небольшая процессия заплаканных баб, задумавшихся мужиков потихоньку пошла с холма.
Только скрылись они за поворотом, как выскочили из кустов Демка Холстинин да Петька Грамаш, оба с заступами в руках, спешно разрывают могилу, кричат:
— Гриш, ты живой?!
Глухо. Встревожились мужики, еще быстрей заработали заступами.
Вот и крышка, сдернули ее, Григорий сел на колоде, глаза протирает.
— Чё молчал! — осерчали мужики.
— Вас бы сюда, так поняли бы — чё, — хмуро сказал Григорий. — Душно, аж вспотел, воздух уж кончался, стал бы я орать, последний воздух тратить… Дождался, и — ладно. Долго, наверно, бабы тут слюни распускали, того гляди, по правде бы похоронили…
Выбежали в распадок, там кони к деревьям привязаны. Вскочили на коней, поскакали тайными тропами на заимку.
Не ближняя дорога, кругами, мимо города, мимо казачьих постов, лесом, скалой. Берегом.
Вот она и заимка. Барбакан! Нерусское слово. Тут литовцы раньше спасались, то ли поляки, то ли немцы, то ли еще кто. Но звучит хорошо, как слово «свобода»! Барбакан!
Много чего на Барбакане этом надо сделать. Избы две старые перекатать, дом построить, тын новый, двойной, связать да камнем забутить. Уже и оружие на заимке есть, поляки притащили две пищали немецких знатных, казаки тоже пушчонку малую сперли в городе еще зимой да на санях привезли. Помаленьку порох добывают, баб посылают на торга.
Григорий вычертил «вавилоны», показал на них будущую крепость. Когда тын будет готов, поместится в крепости достаточное число изб. Подземный ход из крепости уйдет под тын и выведет к реке, а в нише хода замуруют бочонок с порохом, на случай, чтобы подорвать этот ход было можно.
Камня для строительства много сколько надо. Мать сыра земля велика, а камни — хребет ее, в этих местах кости земли выступают там и сям. Отламывай да строй. Людишек не хватает, оружия.
Людей привлечем жизнью свободной, добрым вином, веселой игрой. В печи котлы вмажем, трубки проведем, охлаждать будем водой из родника.
Нужда и за заплаткой грош найдет. Можешь после отказываться, мол, я, во-первых, — не пью, а во-вторых, — и так выпил! Мы по яйцам пройдем — не раздавим, мы из печеного яйца цыпленка высидим! Проживем!
А время — идет. На Ивана Богослова — сей, не говоря ни слова. Жадничать не моги, пеки для нищих пироги. На Исакия змеи идут на свою свадьбу, не покидать бы нам вовсе усадьбу. Страшно. Но нужно, чтобы было на столах брашно. Убить змею, вытащить жало да натопить из той змеи сала, сделать из сала овечку и посвятить любимому человечку. Как засветит змеиная свеча, так будет снова любовь горяча!
Надо было Григорию создавать на Барбакане свое войско, надо было засылать в Кузнецкий своих лазутчиков, чтобы всех обездоленных, обиженных склоняли уйти поскорее на Барбакан, туда, где светлы речные воды, под команду Плещея-воеводы.
И отправил он беглую женку Василису, дав ей наказ, зайти немедленно к Агафье, когда ее мужа дома не будет, сбежала бы от Силантия к новой жизни. Он знает, что Агафья не дремала, она помаленьку отбавляла порох и свинец из мужниных припасов да складывала в дорожные корзины.
Когда приехала за ней Василиса, все у нее было готово. Они дождались, когда свекор гостевать ушел, а Силантий был тогда на службе.
Агафья сбегала к соседкам, подговорила Анфису да Дашутку сбежать от мужей на веселую жизнь. Они и рассудили, что веселая жизнь гораздо лучше скучной.
Навьючили лошадей и свободных взнуздали, чтобы перемену иметь. Поскольку на окраине жили, так удалось выбраться незаметно. Агафья и Петюшку с собой взяла:
— Был ты царем гороховым, будешь теперь царевичем Барбаканским…
Тропы в горах узкие, у баб лазать по ним привычки нет. Спешились, минуты не прошло, вскрикнула Дашка. Бледная стоит, шепчет:
— Змея меня укусила.
Оглядели Дашку, так и есть, ногу прокусила змея проклятущая, а куда делась — кто знает?
Дальше до Барбакана Дарью пришлось, где волоком волочь, где на лошади в седле придерживать, чтобы не свалилась.
Григорий баб поругал, надо было ногу перевязать, яд отсосать, кинжалом разрезав ранку.
Принес свой мешочек с травами. Перенос-трава собой мала, цвета ворона, стручки с семенем. Развел траву и корень в вине, другую траву вскипятил в воде. Стал одной травой Дашке ногу мазать, другой травой поил свою банную зазнобу. Да все с приговором:
— Змея Медяница! Зачем ты кусаешь добрых людей? Бери своих теток, сестер и дядей, и змей забери и родных и чужих, да жала повытащи ныне у них, и вынь свое жало из Дарьи моей, не то напущу целу груду камней. Не вытащишь жало, тебя я сожгу и пепел развею на дальнем лугу.
— Какова была змея? — спрашивает Григорий Дарью. — Не заметила?
— Как бы черна сильно, да в крапинку, а глаза под пленкой, как под рыбьим пузырем. Кольцо — в кольце, кольцо — в кольце. И как я в те глаза посмотрела, увидела как бы ход круглый, идущий прямо на небо, а там ангелы прекрасные хором поют. Больше ничего и не помню.
— Хватит и этого, — сказал Григорий, — через змею к ангелам никогда не придешь…
И — как в воду глядел. Кто-то стал ловушки с рыбой из реки по ночам вынимать. Была на заимке пара овец — и тех утащили. Так шкуру неподалеку с головой нашли.
Велел Григорий мужикам спать с оружием, по ночам стали дозоры ставить. И услыхали дозорные, как кто-то избушку, где меха лежали, обошел, да с двери пробует замок снять.
